Ирина Алкснис .
Тридцатого июля указом президента в Министерстве обороны создано Главное военно-политическое управление, которое займется "военно-патриотической работой в Вооруженных силах".
Тем самым в России восстановлен институт, который ассоциируется с такими историческими терминами, как "политрук" и "замполит".
В последнее время в российскую армию активно возвращаются имена и структуры, по тем или иным причинам в прошлом торопливо отброшенные. Как показала практика, слишком торопливо. Достаточно вспомнить недавнее — месячной давности — присвоение почетных наименований воинским частям в честь их предшественников, отличившихся в годы Великой Отечественной войны.
Широкий резонанс тогда вызвало появление "иностранных" имен в российской армии: Львовский, Слонимско-Померанский, Трансильванский и другие полки. Не говоря уже о 150-й мотострелковой Идрицко-Берлинской дивизии, знамя предшественницы которой является Знаменем Победы.
Однако возвращение в армию славных боевых имен — это одно, а восстановление военно-политических органов — все-таки совсем другое, тем более если учитывать обстоятельства, при которых они были ликвидированы. Произошло это на самом излете СССР. Сначала, в 1990 году, политические органы в Советской армии были выведены из подчинения КПСС, а к концу 1991 года окончательно упразднены.
Их место в армии заняли структуры "по работе с личным составом", которые за последние десятилетия претерпели разнообразные многочисленные трансформации, а место военно-патриотической работы заняли — во всяком случае, официально — "воспитательные задачи".
Причины расформирования военно-политических структур были, разумеется, самыми что ни на есть политическими. И дело было не только в потере власти компартией. В конце концов, переподчинение этих структур строго Министерству обороны уже решало данный вопрос.
Главная проблема была в доминировавших тогда политических установках и общественных настроениях. Страна смотрела на мир сквозь розовые очки, а военное противостояние СССР и Запада воспринималось как пережиток холодной войны, не имеющий никакой актуальности в новых временах. А если у страны нет врагов, то зачем накачивать военнослужащих "не имеющей отношения к реальности пропагандой"?
Безусловно, отдельно стоит упомянуть такую деталь, как то, что слова "патриотизм" и "патриот" стали тогда практически ругательными в навязываемом обществу информационно-идеологическом потоке.
Правда, была у той, уже давней истории и еще одна сторона. К концу советского периода военно-политические органы вслед за правящей партией растратили огромный авторитет, который завоевали в обществе в ходе войны. Замполиты воспринимались как бледная тень политруков Великой Отечественной — притом что идеология пребывала в очевидном всем кризисе.
Так что расформированию военно-политических органов в Вооруженных силах никто тогда особо не удивился.
Их воссоздание же в новом виде отражает важный и очень интересный процесс, который наблюдается в последние годы в России. Власти страны — и государство в целом — переходят в режим открытых и прямых высказываний.
Причем виноваты не только постсоветские реалии, когда Россия во многих случаях была вынуждена "молчать в тряпочку". И советские, обусловленные идеологией ограничения приводили к тому, что очень многие важные вещи обходились официальным молчанием, подразумевались, но не оглашались публично, а то и просто тщательно скрывались от общественности.
Кстати, возможно, именно с этими идеологическими ограничениями была частично связана деградация военно-политических структур в СССР, когда те или иные военные решения руководства страны замполиты были вынуждены объяснять "интернациональным долгом", помощью "здоровым силам" и "социалистической солидарностью". Ссылки же на национальные интересы, на геополитические и экономические выгоды для страны и прочие прагматичные государственные соображения были не в ходу — например, при объяснении военного присутствия СССР в самых разных точках мира.
Воссозданием военно-политического управления руководство страны делает очередное прямое и открытое заявление. Больше нет необходимости уклоняться от вызова или искать деликатные эвфемизмы, сглаживающие реальность.
Решением о создании новой старой структуры Россия открыто заявляет, что она участвует в глобальном военно-геополитическом противостоянии.
Что она осознает угрозы и вызовы, стоящие перед ней в связи с этим. Что немалая часть этих вызовов носит выраженно идеологический характер и требует соответствующих ответов, включая политическую работу российского Минобороны.
В конце концов, пресловутый гибридный характер уже идущей "полувойны" как раз и предполагает идейно-политическое воздействие на умы людей.
В этих условиях военно-патриотическая работа армии вновь (как и много лет назад, в период прямого столкновения главных мировых идеологий) становится важнейшим направлением. А личность руководителя нового управления Минобороны прямо указывает на то, насколько значимой Кремль считает работу, которой займется данное управление.
На этот пост выбран не просто боевой генерал (благо теперь большая часть действующих российских военачальников так или иначе прошла через боевые действия), а один из командующих российской военной группировкой в Сирии, занимавший этот пост с декабря 2016-го по март 2017 года, — генерал-полковник Андрей Картаполов.
А еще назначение "непаркетного" генерала, не понаслышке знакомого с текущими условиями поддержания боевого духа в воюющих частях, недвусмысленно свидетельствует о том, что
от нового управления ожидается создание современной, отвечающей самым сложным вызовам времени системы военно-патриотической работы в армии.
Впрочем, уже сейчас можно сказать, что, учитывая реалии, политруки с опытом боевых действий явно не будут из ряда вон выходящим явлением в российской армии.
Свежие комментарии